Электрическое замыкание, неосторожное обращение с огнем или умышленный поджог? Французские следователи непременно разберутся, почему 15 апреля загорелся Нотр-Дам. ЕHUTimes же представляет гуманитарный университет, потому мы решили подумать о философских причинах и значениях возгорания Собора Парижской Богоматери и собрали несколько интересных мнений.
Гуманитарное расследование
16 апреля 2019 года в Великобритании был распространен тираж газеты Independent с душераздирающим заголовком «Собор, который простоял почти девять веков, сгорел за 63 минуты». Всё дело в том, что 15 апреля, около 19 часов по местному времени, через пролив от Лондона, а именно в Париже, неожиданно загорелся легендарный Нотр-Дам-де-Пари. Колоссальным усилием пожарных служб, людям удалось-таки помешать огню целиком уничтожить общемировую культурную реликвию, однако, по ходу пожара, продолжавшегося около 9 часов, в социальных сетях раздавалось много любопытных вопрошающих голосов.
Люди недоумевали, мол, как получается так, что, сделав, якобы, уникальное изображение неведомой черной дыры в созвездии Девы восемью телескопами, человек в 2019 году не имеет возможности потушить микроскопическое по современным меркам здание? Быть может, это кричащий символ, который нам необходимо прочитать?
Обыкновенный пожар или последний закат Европы?
Сильнее всего парижский пожар «разогрел» тех, кто выставляет себя сочувствующими правым взглядам. «Последний закат Европы!», — такова патетичная философема, живописующая общее положение мнений в правом лагере. Григорий Иоффе, профессор географии одного из американских университетов, ведущий активное комментирование жизни в «Фейсбуке» на русском языке, по случаю пожара в Нотр-Даме написал следующее:
«О символизме этого парижского пожара не хочется говорить. Беда, однако, в том, что тема напрашивается. И ничего в ней нет назидательного — сплошной кошмар. Европа горит. Что это значит? Символизм этот я вижу в закате либерального миропорядка, происходящем во многом из-за того банального обстоятельства, что элиты заигрались и оторвались от масс. Поклоняться божеству этнокультурного многообразия можно настолько, насколько к этому готова критическая масса коренных обитателей страны».
Профессор Иоффе добавляет, что иммиграция, при сложившейся демографической ситуации, неизбежна, но нужно учитывать абсорбционные возможности общества, которые не беспредельны.
«Когда горит такой сакральный экспонат тематического парка «Европа», возникают мысли о более значительных проблемах этого парка, чем короткое замыкание или поджог», — резюмирует Иоффе.
Подобных, вероятно, взглядов придерживается и Стась Карпов, беларуский поэт, публицист и дизайнер. Комментируя пожар в Париже, он писал:
«Чтобы понять, что такое мультикультурализм — нужно посмотреть, кто пришел поплакать над Нотр-Дамом. Где все эти алжирцы, которые прониклись величием метрополии и приняли ее как свою? Мультикультурализм — это когда белые переживают за Нотр-Дам, а небелые — за повышение цен на бензин, жгут «уберы» и трясут плакатами за мирное палестинское небо».
Публицист Карпов несколько смещает фокус осмысления, оглядывая не полыхающий собор, а толпу певчих и зевак, собравшихся вокруг собора для выражения христианнейшего огорчения и сочувствия героическим «пожарникам».
Однако в целом Карпов не видит никакой трагедии в том, что мог исчезнуть один из культурных символов Франции. «Нотр-Дам, который горит, сам по себе символизирует только то, что именно так и появляются археологические пласты. Так случается. Это не моя боль и не моя проблема», — заключил он в комментарии для нас. Карпов предлагает осознавать важность и ценность культуры вне эмоционального уровня.
«Я не чувствую грусти на кладбище, сердце не переполняется благодарностью возле «вечного огня», я не падаю на колени в Куропатах. Нет ничего «моего» на уровне европейской культуры. Я не могу приехать во Францию и сказать, что это — мой Нотр-Дам. Я не представляю, как уменьшится количество европейского, даже если все памятники европейской культуры в одну ночь врастут в землю».
Необоримость всемирного зла и конец материального
Значительно более эмоционально реагировала на парижский пожар беларуская поэтесса Сабина Брило:
«Это нелепо — в 21 веке нет силы против пожара в здании. Нахрена эти все армии, спецподразделения, охрана, спецсредства… Всё чаще можно видеть как то, что нам дорого, никто не может защитить», — писала Брило во время пожара.
Далее же публикации поэтессы стали еще более чувственными: «Плачут не только парижане. Мы созваниваемся с близкими и не можем говорить, потому что рыдаем. Наш всеобщий собор. Общечеловеческий», — будто бы отвечая Карпову, писала Брило. Обратившись бесчеловечными инопланетными тварями, мы спросили, почему поэтесса рыдала в ту ночь, ничем (для нас) не примечательную.
«Пожар в Париже застал меня на социально-философском семинаре с символическим названием «Ценности, ответственность, будущее». Мы обсуждали тексты Руссо, Гоббса, Канта, говорили об обществе и праве индивида. Вечером я открыла интернет, увидела снимки — и мне стало страшно. Мне было непонятно — почему не тушат огонь? На следующий день мы разбирали тексты о конфликтах цивилизаций, трансформации войны, о проблемах будущего. Это не было «текущим моментом» — просто так совпало».
И всё-таки, о чем же нам кричал этот пожар?
«Европейская цивилизация находится в очень тревожном положении, и люди не знают, что делать. Психологи и психиатры говорят, что сейчас время навязчивого синдрома, в том числе он выражается в оцепенении. Мы цепенеем перед вызовами времени, которые сами же и создаем. Возможно, это указание, что нужно больше внимания уделить на ментальную, а не на материальную сторону жизни. По крайней мере, сейчас людям придется потратиться на ремонт собора»
Сабина Брило говорит, что эти вынужденные траты заставят человека обратиться не к «потреблению духовности» (экскурсии в Нотр-Дам), а на воссоздание ее, пускай даже через материальную форму.
Эмоциональным соратником поэтессы Брило может выступить журналист Арамаис Миракян. В комментариях к одной из публикаций, черными буквами вычерчивавшей грусть, Миракян писал:
«И я плачу. Никогда не был в Париже, но это неважно. Как же это, господи? Страстная неделя», — написал Миракян. Однако что всё это значит?
«Собственная реакция на горящий Нотр-Дам — слезы, почти истерика — меня даже удивила. Первая и главная причина такой реакции — вера в то, что в мире есть вещи которые остаются незыблемыми. Невозможно отделаться от мысли, что настает конец времени, когда ты видишь, как падает шпиль великого Нотр-Дама».
Также Миракян говорит, что пожар в Нотр-Даме в начале предпасхальной Страстной недели (когда верующие строго постятся и переосмысляют прожитое), наводит на мысли о грядущей катастрофе.
«Ощущение полной беспомощности, иррациональности происходящего — пришла ассоциация с 11 сентября 2001 года».
Однако собор был спасен. И это — добрый знак для Миракяна:
«Этот пожар не про смерть, а про жизнь. Главный собор Франции устоял. Так, быть может, и Европа устоит под натиском популизма, национализма и изоляционизма, которые перестали быть призраками в наше время? У меня есть надежда, что этот пожар — не гибель, но знак воскрешения Европы, стоящей на принципах равенства, взаимоуважения, либерализма и верховенства прав человека».
Брило и Миракяна в пятницу, 19 апреля, неожиданно поддержал и Белорусский президент Лукашенко. В рамках обращения к народу, комментируя пожар, он поделился прозрением:
«Слушайте, а может это сигнал? А может это господь уже не пальцем, а кулаком нашему трясет поколению? И где! В оплоте демократии — в Париже. Так пусть хоть это заставит нас задуматься и учиться на чужих ошибках».
«В одном месте преступление, в другом — наказание»
Любопытную интерпретацию знака парижского пожара представил журналист Андрей Кликунов. Дело в том, что некоторое время назад белорусская власть была замечена в сносе мемориальных крестов на месте массовых репрессий. Памятуя об этом, по случаю пожара Кликунов связал эти события?
«На мой взгляд, в Куропатах произошло преступление — был выкорчеван крест, символ христианства. Прилюдно, при одобрении государства и практически полном молчании верующих. И, нужно заметить, не только белорусских христиан».
Кликунов утверждает: «Мы увидели отсутствие солидарности тех, кто во Христе». Таким образом, считает журналист, из-за отсутствия объединенного осуждения случившегося в Куропатах со стороны верующих, отсутствие христианского единства, возгорание Нотр-Дама стало наказанием и знаком: христианам нужно объединиться.
Именно поэтому, считает Кликунов, горящий Нотр-Дам с высоты напоминал горящий крест.
Психоаналитика страданий
Специально для EHUTimes свою интерпретацию пожара провела преподаватель и психоаналитик Галина Русецкая:
«Нотр-Дам можно отнести к архитектурным памятникам, в отношении которых говорят «величественный», то есть, оторванный от бренного и смертного, что вводит в режим идеализации. Возможность утраты символического, данного в зримых впечатляющих формах (здесь мы можем представить усилия многих поколений людей, участвовавших в возведении и обустройстве собора) вызывает аффект, который можно объяснять по-разному».
Русецкая говорит, что у людей есть либидозная привязанность к артефактам культуры, как к чему-то жизненно важному. Логика этой привязанности такова:
«Субъекту на самых ранних этапах его существования дана смерть в качестве одной из возможностей — вторая, естественно, жизнь. Уже здесь начинаются сложности: младенцу предстоит определиться в отношении того количества раздражения, которое соответствует принципу удовольствия. Переход за определенные пределы по ту сторону принципа удовольствия ведет в область наслаждения в строго психоаналитическом смысле слова».
Фрейдистка Русецкая добавляет, что наслаждение разворачивается уже с участием метки — означающего (крика, например), которое вводит субъекта в язык или область символического. Либидо переключается на метку, означающее, и судьба говорящего существа предопределена — его нет вне символического.
Таким образом, резюмирует Русецкая, всякий значимый артефакт культуры — это напоминание о рождении в символическом, которое отнюдь не находится в отрыве от реальных жизни/смерти. Механизм наслаждения может оживать в режиме случая. Горящий Нотр-Дам — это такого рода происшествие, которое оживляет доисторические времена балансировки между жизнью и смертью и перспективу обретения метки, черты, означающего, чего-то символического, дарующего новую жизнь. Это всегда краткосрочный апокалипсис, который сменяется дальнейшим освоением в символическом с пониманием необходимости его обустройства.
Евгений Балинский
The EHU Times 