Был жаркий день в конце июля. Мы с коллегой редактировали статью и пили холодный чай с мятой у меня на кухне. Оба изрядно вспотевшие. Сложно сказать из-за чего больше: из-за сложного жанра или жары …
«Фу-уух, я бы сейчас всё отдал за глоток свежего воздуха!..», — выдохнул он допивая чай.
«Мда-ааа…», — устало ответил я, разглядывая в кружке своё отражение.
— Слушай, могу я форточку открыть?
— Да ради бога…
Он встал коленями на подоконник и попытался открыть окошко.
«Блин, как будто миллиард лет её не открывали…», — бурчал он дёргая защёлку. Его брюки окрашила белая краска.
Форточка треснула и распахнулась во внутрь. В комнату влетел прохладный ветерок.
Тут моя кружка задрожала в руках и я заметил в неровном отражении чая дикий ужас на своём лице.
«Ты чего?..», — спросил коллега спускаясь с подоконника.
«Н-нни, ччч-чего», — дрожащим голосом ответил я.
«Да ты побледнел, как труп!», — выпалили он в неуместной манере литературного сравнения.
У меня сжало горло, я начал громко дышать. Стало совсем плохо.
«Может тебе валерьянки накапать?..», — обеспокоенно спросил коллега.
«Нет! Нет!, — панически захрипел я: кхм, нет. Дай лучше закурить…»
Друг спустился с подоконника и вытащил из грудного кармана рубашки пачку сигарет.
Я вытянул одну и рефлекторно закурил. На моём лбе был холодный пот. Черты лица заметно осунулись. Словно не сквозняк, а дуновение смерти проскользнуло в окно…
Мы сидели и смотрели друг на друга в повисшей, жаркой тишине.
«Я ведь раньше обожал холод… а теперь я его дичайше боюсь», — начал я.
Всякая прохлада, будь то вечерний ветерок в летний день или же сквозняк из под закрытой двери… Я панически боюсь холода, словно он связан с похоронами или раскапыванием могил. Есть у меня в целом одна догадка, почему я его так боюсь. Был один случай.
В ту пору я только-только выпустился из университета и был готов покорять все редакции своими статьями и рецензиями. Но когда я осознал какие расценки сформированы для нас, юных журналистов, мне пришлось резво поубавить финансовые аппетиты…
Тут же передо мной встал вопрос жилья, пока меня не выселили из общежития. Мне приглянулась какая-то съёмная комнатушка в старом доме: высокие потолки, длинные батареи и деревянный пол, который не менялся наверно с постройки.
Хозяйка жила на той же лестничной площадке напротив. Я собрал все свои манатки из общаги и выдвинулся в своё новое место обитания. Пришлось раздать половину книг. Отдал что-то в библиотеку. Хотелось написать что-то на форзацах, вроде эту книгу читал такой-то такой-тович, но не совпало настроение.
Один рюкзак, небольшый чемоданичк на двух колёсиках, связка книг в одной руке и пишущей машинкой в другой. Когда меня увидела хозяйка дома, она спросила из какого же я времени. Я лишь приятно улыбнулся — привык к этой фразе. Хозяйка говорила с прохладным литовских акцентом. Она вручила мне связку допотопных ключей: подъезд, входная и моя дверь. К ключам была прикреплена небольшая деревянная фигурка напоминающая грушу. За неё было очень удобно доставать ключи из кармана. Можно было сказать, что эта была единственная приятная мелочь.
«Вредные привычки имейте?», — спросила хозяйка, когда я уже заходил в квартиру.
«Не имею», — светски улыбнувшись, ответил я. Слегка соврал, конечно. Хотя теперь мне подвернулся повод бросить курить — экономия и здоровье. А пить теперь уж повода не будет. Хотя как будто раньше он нужен был…
В общем, я заселился в свою новую комнату. Всё это мне напоминало общагу выше уровнем. У каждого комната, но не у каждого душ с туалетом. Ванная меня, конечно, разочаровала, она была куда хуже, чем в общаге.
А вот соседи были сносными. Какой-то вахтер, через двое суток пьяный приходил.
Как-то раз он на кухне спросил меня:
— Не хош со мной выпить?.. Вы же это дело любите…
Кто это «вы» подумал я.
«Всмысле «вы» это дело любите?», — спросил я.
«Ну вы, нууу, журналисты, курвас…», — резонно пьяно ответил он.
В целом он был прав.
— Нет, спасибо я не пью
— Странно, ты же русский…
— Я – беларус!
«Один х*й…», — отмахнулся он и отхлебнул из темной бутылки.
Ещё была женщина с семилетним ребёнком. Печально было на них смотреть. Хныканья по ночам из-за стенки доносились. Так и не понял кто из них двоих скулил. И ещё какой-то молодый парень-пижон в пиджаке, который изредко появлялся по ночам с девушками. И тогда уже начинал скулить я… Сверху и снизу соседи меня не беспокоили. Хотя бы потому что я жил на первом этаже.
В таких условиях я начинал работу как юный журналист. Может я так бы и пробирался сквозь нищету и маргинальность меня окружающих, если бы не один случай.
Одним утром я проснулся от резкого запаха нашатыря. Вскочив с кровати я обнаружил, что с потолка что-то капает на мой рабочий стол. Несколько листов уже начали размокать. Я резко вскочил как при пожаре спасать тексты. Потом открыл окно и накинув халат побежал к хозяйке заявлять о протечке.
«О! Этот доктор Йонас… У него там много баночек. Своя лаборатория! Он все психов лечил, а сейчас вот отдыхает», — поднимаясь вверх по лестнице приговаривала хозяйка: нашатырь он капает, чтобы холодно было». Говорила она как бы с уважением к чину доктора, но с ноткой неприязни как к трудному соседу. Она скрылась в квартире сверху. Я вернулся к себе. Вскоре капать перестало. Протирая лужу половой тряпкой я слышал как наверху ходила хозяйка, шагов доктора я не слышал. Когда она спустилась проведать мою комнату я спросил её:
— А почему вы сказали, что доктор лечил психов?
«Ой, ну это я так сказала, что он работал в больнице для больных с головой. Сам тоже чуть-чуть с головой проблему имеет…», — ответила она не сильно вникая в суть вопроса.
«То есть он работал психиатром?», — смекалисто сказал я.
«Ёёё, да-да, Йонас работал психиатром», — ответила она.
С того момента я приметил, что в доме есть врач. Это меня слегка успокоило. И та деталь, что он работал психиатром меня очень зацепила и заинтересовала.
Вероятно, я бы никогда не познакомился с Йонасом поближе если бы не еще один случай.
Я как обычно пытался наверстать вечером то, что я не успел написать за день. Попытки были крайне неудачны. Текст не шёл. Буквы слипались. Нить мысли редела и ускользала, как мой пульс, когда я пытался его прощупать. Недомогание и нервное истощение до которых я довел себя уже не могли просто молча усложнять мою жизнь. Мне стало заметно дурнеть. Дыхание сбилось. Я встал из-за стола попить воды и обнаружил, что у меня колотиться сердце, хочется жутко пить, но мой мочевой пузырь полон…
Тогда я ещё не знал, что это признаки панической атаки и ничего критического со мной произойти не может. Однако тогда мной овладел такой безумный страх смерти. Страх, что прямо здесь я упаду, задохнусь или ещё что-то в этом духе, что я немедля отправился к доктору Йонасу за помощью. Я так разнервничался из-за своего состояния и что теперь я вынужден беспокоить других, что у меня задрожала челюсть. Весь путь до квартиры наверх я пытался скрыть этот стук, сжимая свои челюсти всё крепче и крепче.
Всё это время меня одолевал небольшой озноб, как это обычно бывает перед панической атакой. Но когда распахнулась дверь доктора Йонаса меня пробил ещё более жуткий холод. Руки на волосах встали дыбом так, что я стал похож на взъерошенного кота, который встретил другого кота на чужой территории.
Доктор Йонас быстро понял по моему лицу моё состояние и немедля пригласил к себе в квартиру.
«Входите-входите, я вам дам таблетки!», — приговаривал он водя своим указательным пальцем у виска.
Я был усажен в холодное замшевые кресло в зале, а сам доктор отправился в соседнюю комнату с бутылечками. После наших общих комнат, квартира доктора Йонаса показалась мне крайне аристократичной. Очень высокие потолки в сочетании со старым паркетом и мебелью подобранной со вкусом создавали тонкую атмосферу. Хотя вся эта обстановка слегка нагнетала, — вероятно это было вызвано моим состоянием.
Доктор Йонас дал мне граненый стакан с водой и пару каких-то капсул.
— Пейте — это успокоит ваши нервы. Только не раскусывайте.
Я проглотил таблетки и выпил полстакана, в течении трёх секунд мне стало гораздо легче. Видимо первым сработал эффект плацебо. Я задышал полной грудью, а мысли пришли в порядок. Забылись все обязательства, чёртовы рецензии и прочая дребятня.
«У вас очень приятная квартира, но слегка прохладно, не находите?», — максимально скромно, как только мог сказать гость, произнес я.
«О! Это просто с не привычки. Вам надо привыкнуть. Холод – он помогает против болезни, против бактерий, и ум держит сильно», — живо заверял меня доктор Йонас, хотя сам он был больше похож на ходячий труп.
Такого рода вид был довольно странный для доктора, хоть и психиатра. Да, он выглядел ухоженно: бородка его была расчесана, оставшиеся волосы приглажены, а длинный полосатый халат не был помят. Но его руки, полумесяцы под глазами и усохшие, костлявые руки говорили о том, что он давно изжил свой срок бодрости. Особенно в этом своём халате он был похож на узника концлагеря, которого только что освободили и попытались придать человеческий вид.
Сравнение было настолько точным, что я непроизвольно спросил:
— А вы случайно не еврей?
В любой подобной ситуации это было бы верхом наглости и отсутствия такта, но я спросил это так, словно свой хочет признать своего.
«А? Извиняюсь?.. Жидос? Ну как бы да. Хотя раньше я не охотно говорил о таком…», — ответил он нервно поглаживая свою ухоженную бородку тонкой рукой.
Он явно хотел выглядеть причесанным во всех смыслах. Всем своим видом ему словно хотелось упорядочить все то, что находится во внутреннем хаосе. Но тогда я не сильно прислушался к этой мысли.
С того самого раза я стал посещать доктора довольно часто. Мы болтали с ним об искусстве, литературе и психиатрии. Он заверял меня, что та паническая атака из-за которой я впервые к нему поднялся, была лишь от отсутствия правильных медикаментов и слабодушия.
«Человек не идеален, он имеет неврозы, страдает депрессиями. Но наука дала человеку фармакологию. Каждый может жить цельно, лишь подобрав правильные таблетки», — заверял он меня.
Я ходил к нему в весеннем тренче, пил таблетки, что он мне любезно давал и дискутировал на разнообразные темы. Ему явно нравилось моё внимание и возможность с кем-то пообщаться об интеллектуальных вещах. В общем, как и все старики он был крайне рад каждому моему приходу. Таблетки помогали мне меньше нервничать, но качество моих текстов заметно снизилось. Хоть и в целом я был доволен таким раскладом.
Всё тянулось до одного крайне неловкого инцидента.
Я в очередной раз пришёл к доктору. Постучался. Дверь не открывалась дольше обычного.
Когда же дверь распахнулась передо мной стоял всё тот же доктор Йонас, но вид был его словно он на последнем издыхании.
«У меня сломался кондиционер!», — заявил он, — «Вы умеете чинить технику?!. Помогите мне!»
Не дожидаясь ответа он повёл меня к причине нормальной температуры в комнате.
Я взглянул на кондиционер. Он явно давно отслужил своё. Складывалось впечатление, что это старый морозильный вентилятор, а не кондиционер для врача.
«Сделайте что-то!», — злился Йонас.
«Я не знаю как его починить… Он ведь очень старый. Вам пора покупать новый», — спокойно ответил я.
«Купите новый или почините старый, мне это надо!», — огрызался Йонас все больше раздражаясь. Когда он размахивал руками и его халат задирался я ещё больше увидел насколько он тощий и бледный.
Я пошёл к выходу из квартиры слегка ошеломленный такой наглой просьбой и уже у самый двери заметил как доктор лихорадочно пьёт таблетки. Он был похож на бешенного кашалота, что не может найти себе места.
Зайдя к хозяйке я спросил часто ли Йонас выходит из себя по мелочам.
«Он вообще никогда не злиться. Всегда такой тихий и не заметный… Порой забываю, что он там есть…», — ответила хозяйка. Я ещё больше удивился, но сохранял прохладное спокойствие. Видимо накопительный эффект таблеток дал о себе знать.
Я безмятежно позвонил мастеру для ремонта кондиционеров и отправился к себе в комнату.
Было необычно подметить, что сейчас сверху слышались тревожные шаги. Они то прерывались, создавали нагнетающую тишину, а затем снова бухающий топот разрывал эту пелену тревоги. Я решил подняться и проведать доктора.
«Здравствуйте, ещё раз, я вызвал вам мастера. Он починит кондиционер», — сказал я входя в открытую дверь.
«Что?!. Какой мастер?! Мне нужен холод или я умру. Прямо здесь и сейчас…», — разрывался доктор сидя в кресле. Мне становилось не по себе и я снова решил уйти подальше от него к себе в комнату. Йонас ушёл в свою лабораторию и там повисла страшная тишина.
«Закончилось… Оно закончилось… — донесся обречённый шёпот: вискас… Йонас вискас…»
Я ушёл не желая знать, что закончилось и почему он бормотал по-литовски «всё.. Йонас всё».
Всё это было довольно жутко и не смотря на мой медикаментозный эффект спокойствия кровь стыла в жилах. Я пришёл к себе, лег на кровать и тупо смотрел в потолок. Через час я услышал топот отличающийся от предыдущего. Потом уловил деревянный скрежет табуретки — она явна переносилась с места на место. В конце концов я услышал как она была поставлена по центру комнаты, на неё стали и спустя какое мгновение раздался грохот.
Я прибежал в квартиру к Йонасу с колотящимся сердцем. Я очень боялся увидеть то, о чём я подумал.
В центре комнаты, на люстерном крюке в петле висел Йонас. Абсолютно голый. У меня в глазах помутнело. Его тело было словно как на фотографии с горами трупов из концлагерей. Я никогда больше не видел таких тел вживую.
Позади меня раздался стук в дверь. Моё сердце ёкнуло в пятки. Я подошёл, открыл, передо мной стоял мастер.
— Я чинить кондиционер
— Уже не надо…
— А Йонас повесился. Ну гэрей. Наконец он закончился…
Как оказалось этот мастер довольно часто ходил для ремонта к этому врачу и прекрасно знал о его медикаментозной зависимости. Совместными усилиями мы сняли тело, прикрыли его простыней и вызвали скорую с полицией. Мастер был недосягаемо спокоен, на его лице даже виднелось отчетливое облегчение, что старик наконец покончил с собой. Чего нельзя было сказать обо мне. Я был в тихой панике, во мне бурлило непонимание, я словно барахтался в вязком тумане, не в силах осознать факт самоубийства.
Когда приехали врачи и полиция, все было кончено. Нас спросили когда мы обнаружили тело. Как оно висело и больше ничего. Все это больше напоминало бюрократические формальности. Я все просяще смотрел на врачей, чтобы они помогли мне, избавили от шока, да просто позаботились. Но они быстро заполнили документы и забрав тело уехали.
…
Как выяснилось Йонас почти всю жизнь жил на мощнейших антидепрессантах. Он с юности страдал от депрессии и навязчивых мыслей о самоубийстве, наверное поэтому и пошёл в психиатры. Когда он проходил практику, то впервые стал употреблять антидепрессанты. Или что там было в те времена. За двадцать лет работы в психбольнице он создал домашнюю лабораторию, где вывел ещё более мощные таблетки, которые вызывали сильнейшую зависимость. Я прошёл курс лечения от этих таблеток, вернулся на работу и стал потихоньку редактировать статьи.
Но жутким напоминанием о том случае остаётся мой страх. Любой холод для меня словно предсмертный шёпот старика Йонаса: всё… закончилось… всё…
Автор: Николай Солтан
The EHU Times 