Словечно — маленькое село в Белоруссии на самой границе с Украиной. Там есть Ж/Д станция и там устроен пограничный пропускной пункт. Там ходил поезд до Овруча (Украина). Там у него возникла новая проблема. В связи с тем, что это граница, контролёры там проверяли всех особенно жёстко, ещё до того, как это делали погранцы. Он пытался просочиться несколько раз, всякий раз безуспешно. Проверка происходила ещё до отбытия, и на платформе тоже были контролёры, которые не позволяли ему, вытуренному из вагона, перебежать в другой вагон, и тем самым избежать контроля.
В Словечно он провёл двое с лишним суток, безуспешно штурмуя пригородный поезд. Наконец, на него, синерожего пацана с отчаяньем в глазах, обратил внимание какой-то дядька с длинными седыми усами. «Що трапилося, хлопчику?» — спросил мужик. Почувствовав участие, довольно бурно и сбивчиво он объяснил свою ситуацию, и дядька купил ему билет до Овруча. А уже в поезде, расстелив на газетке сало з зеленою цибульою та чорним хлібом, пригласил: «Угощайся, синку!». Это было очень кстати, учитывая то, что буханку Дарницкого, что он купил на Витебском в Питере, давно уже к тому моменту была съедена. С ним он доехал до Овруча, где и расстался, горячо его благодаря за доброту, на что дядька только усмехался в усы и говорил: «Та хіба ж це доброта? Покинь це, хлопче. Хай тобі краще щастить далі. Доберись до неньки здоровим».
От Овруча он добрался до Житомира. Там он очутился уже вечером. Стемнело, но ещё не был поздний вечер. Суета, гомон, поезда. Большой вокзал, одним словом. И он, движимый наитием, нашёл и постучался в местный линейный отдел милиции. Услышав «Заходи!» и открыв дверь, он узрел местных ментов, молодых парней, которые что-то явно отмечали. Лица у них были красные и в воздухе отчётливо пахло самогоном. К счастью, они были в стадии опьянения «все в мире мне друзья и море мне по колено», поэтому, не дождавшись окончания его сбивчивого объяснения ситуации, радостно загорланили: «Не боись! Ща всё устроим!». Далее они всей толпой повалили с ним на перрон и, шумя и сея вокруг себя веселье и хаос, как-то очень быстро и лихо усадили его в поезд дальнего следования до Одессы. Ему, правда, нужно было не до Одессы, а до Слободки, но он молчал, боясь спугнуть птицу удачи. Он до сих пор не знает, как они это сделали, но он получил место в плацкарте и оставшиеся несколько часов до Слободки даже смог подремать. Вёл он себя тихо и старался не отсвечивать, боясь рассердить проводника, и совсем глубокой ночью сошёл с поезда в Слободке, сделав это, по-моему, так, что проводник даже не заметил его исчезновения.
В Слободке перед ним встала новая проблема. Ему предстояло добраться до его родного города, до Рыбницы. Однако денег у него не было совсем, ни гроша, и поэтому он, не дожидаясь утра, потопал в направлении Тымково — населённого пункта с КПП между Украиной и Приднестровьем. К шести утра он добрался до границы, однако пересечь её не смог. Несмотря на то, что с документами всё было в порядке, украинские пограничники его не пропускали. Нахально щерясь и чувствуя себя хозяевами положения, открыто и нагло требовали денег за проход границы. Денег не было, но попытки объяснить им это, уповая на человеческие чувства, разбивались о безобразную их упыриную сущность: «Денег нет? Ну так и иди отсюда! Найдешь — возвращайся!». Будь он тёртым калачом на пятом десятке, как сейчас, он бы нашёл, как с ними справиться, но тогда, будучи семнадцатилетним пацаном с нестабильной психикой, голодным и грязным (седьмой день путешествия), столкнувшись со столь неприкрытым хамством и полным пренебрежением к его жизни, он впал в отчаяние. Это наслоилось ещё на очень тяжёлое чувство, которое он много раз испытал в 1992-ом, когда в Приднестровье началась война и ему пришлось столкнуться со всеми прелестями военной ситуации, когда самые обычные люди вдруг превращаются в зверей и убить им тебя становится не сложнее, чем прихлопнуть муху.
Этот день он провёл, бродя в окрестностях Тымково и прячась в лесопосадках, стараясь не попадаться никому на глаза. Попеременно то погружаясь в чёрные пучины отчаяния, то взрываясь яростью, то наполняясь решимостью пробраться домой, несмотря ни на что. И ведь до дому-то оставалось всего ничего! И тут такое препятствие. Это сводило его с ума. Дождавшись темноты, он начал пробираться полями, стараясь уйти сильно в сторону от КПП, но вместе с тем пытаясь не потерять направление. Засёк направление на Полярную звезду и тем спасся, сумев в конце концов выбраться к границе. Удобно, что обычно граница проходит по реке, поэтому, перебравшись через реку, он точно знал, что уже находится в Приднестровье. Но, прежде чем найти реку, пришлось немало поплутать в полях. Пугался каждого шороха. Чуть не выскочило сердце от испуга, когда, крадучись через капустное поле, вспугнул зайца, и он, скотина эдакая, ломанулся напролом через капусту, поднимая страшный шум.
В общем, к предрассветному часу он добрался до села Красненькое, а там встретил местного крестьянина, что вёз яблоки на рынок в Рыбницу ранним утром. Попросился к нему в телегу, и мужик его подвёз, несмотря на очевидно неприглядный вид. Даже угостил яблоками.
А дальше была встреча с мамой. Несчастной, угнетённой, придавленной жизнью, но мамой! И прижавшись к ней, он чувствовал себя счастливым. Плевать было на чувство голода, на её ранние седые волосы, на общую неустроенность и разруху вокруг. Он был счастлив, прижимаясь к ней, а она была счастлива, прижимая его к себе. Ужас ситуации заключался в том, однако, что несмотря на его рвение, несмотря на то, насколько они нужны были друг другу, он осознавал, что будущего у него там нет. Будущего не только отдалённого, но и даже самого ближайшего. Он бы там не выжил, в буквальном смысле. Поэтому ещё через неделю, несмотря на всю тягу к маме и родному дому, он, скрепя сердце, направился обратно в Питер. Учиться. Выбираться из ямы. Строить свою жизнь.
Это была не единственная сложная ситуация, сформировавшая его личность, но она внесла свою лепту в понимание людей и жизни вообще. В частности, он понял, что любой человек может стать твоим врагом просто так, ни почему. Не потому, что ему выгодно, а потому, что ему на тебя безразлично. Потому, что он в тебе человека, равного себе, не видит. Понял также, что любой человек может стать тебе другом — и тоже без какой-либо понятной причины, просто так. Потому только, что в душе его шевельнётся что-то и разбудит доброе. И что это будет и чем это будет вызвано, догадаться невозможно. Понял, что один и тот же человек может быть тебе врагом, а через пять минут другом. Понял, что стоит быть благодарным людям за их доброту, пусть даже за малую, и нельзя требовать от них большего. Понял, что молодым быть нелегко, и только препятствия куют из тебя человека.
The EHU Times 